Донкифотство Фридриха-Вильгельма IV
В 1830-1840 в большинстве германских государств и в Пруссии, под влиянием очередной французской революции, активизировалась политическая жизнь. В это время громко заявили о себе либералы, но они не получили поддержки германского общества. В это же время усилилось противоречие между католиками и протестантами. Так, в Пруссии практиковались мелочно-циничные гонения на католиков, была усилена ассимиляционная политика против католицизма. Но Таможенный союз, созданный Пруссией, продолжал расширяться.
Позже, в сороковых годах XIX века, ультралиберал того времени Фридрих Энгельс подверг уничтожающей критике либеральное движение в Германии за его "трусость" и "узость", фактически примерив французские мерки к немецким процессам. Но дело было не в "трусости" и "узости", а в том, что тошнотворными были для немцев патентованные французские пилюли.
Крепкий немецкий организм (ведь дело было большим летом), болеющий лишь депрессией, сопротивлялся французским лекарствам как отраве. Он сопротивлялся и прусскому лекарю, не только лечившему его плохими лекарствами, но и все время пытавшемуся упечь его в свою тюремную клинику.
Эта роковая цепочка событий, в результате которой германский дух был пленен своей Тенью и "сыном-отморозком", объективно и упрямо вела к роковой развязке.
События правления прусского короля Фридриха-Вильгельма IV (1840-1861) убеждают, что предотвратить воцарение Тени было уже невозможно. Этот король был идеальным воплощением германского духа, его сознательным и бескомпромиссным проводником, причем проводником, обладавшим огромными интеллектуальными и нравственными достоинствами.
Но чего он добился?
"Редко случается государю приступить к великой задаче при лучших обстоятельствах. Прекрасно одаренный, не только окруженный людьми безупречной нравственности, но благодаря своей матери, королеве Луизе, воодушевленный идеалами и стремлениями; мальчиком и юношей он был воспитан в очень строгих правилах и под возвышенными впечатлениями; одаренный редкими способностями, он жил в такое время, когда все кругом было пропитано гением. Кроме того, как сыну могущественного короля, ему стоило только пожелать, и все разносторонние сведения, все современные стремления духа - поэзия, искусство, наука, богословие и религия - все получал он из первых свежих и обильных источников. Фридрих с удовольствием постигал эти разносторонние стремления человечности. Решительно обо всем у него было свое мнение, но при всем изобилии этого романтизма он не научился простой прозе королевского достоинства...
Его правление было самым поучительным и самым несчастливым из всех, какие история может нам представить. Большое значение имело само по себе то, что такая возбуждающая, совершенно оригинальная по своим взглядам, чисто немецкая личность шла впереди самого большого государства, Германии, в такое время, когда немецкий народ вступил в новую эру своего развития и совершенно преобразился под влиянием эпохи великой освободительной войны" (О. Егер).
Возможно, он на 10-12 лет замедлил воцарение Тени, но, задержав, сделал этот приход более торжественным, а ее победу - более убедительной.
В 1840-1848 в Пруссии бурно боролись за конституционный режим и напряженно трудились над прусской конституцией. Но король практически в одиночку противостоял напору либеральных реформаторов, которые стремились создать ясные основы представительной власти. Вместо этого он предполагал воплотить в жизнь феодальные формулы "верности престолу" и "верности престола". "Я никогда не допущу, - говорил он, - чтобы между нашей землей и Господом Богом вторгнулся какой-то писаный документ, как бы второй Промысел, мнящий править в государстве своими статьями и заменить ими старинную священную верность престолу".
Созданная им система публичной власти оказалась уже при своем рождении устаревшей и неэффективной. Вскоре она вызвала против себя решительную массовую оппозицию.
Его политика церковных реформ, несмотря на огромный ум, знание предмета и "конструкторские способности", также привела только к мнимому результату - интенсивной, но совершенно безрезультатной говорильне:
"Все предпринимаемое королем в отношении церковной организации и согласно с его общими политическими взглядами, как то: созыв окружных соборов (1843 г.), областных соборов (1844 г.), наконец, общего собора в Берлине (1846 г.) только обостряло церковные споры, доказывая его желание сделать плодотворной эту сферу немецкой жизни, но не создавая решительно ничего нового" (О. Егер).
Зато рационализм, становившийся бескрылым, но хорошо ползающим по земле практицизмом и "реализмом", проникал всюду и везде пробивал дорогу себе. Правда, он не мешал бурному развитию технических знаний, точных и околоточных наук. Но религиозная жизнь и искусство вырождались.
Австрия в это время, оставаясь вне основных движений германской жизни, тихо деградировала интеллектуально и духовно под "нелепой строгостью цензуры", и подспудно готовилась к смене ролей в своей империи, к своему превращению в Австро-Венгрию.
В Германии, Австрии и Пруссии экономика, техника и наука быстро развивались, но духовная и властная элиты представляли собой довольно жалкое зрелище. Росла социальная напряженность. В Лейпциге и в Мюнхене вспыхнули опасные мятежи.
Во всей Германии явно проявилось стремление людей к объединению в единую, сильную национальную державу, что "неожиданно" проявилось в вопросе о самостоятельности входящих в состав Дании "немецких" герцогств Шлезвига и Голштинии.
В 1846 году немцы, живущие в разных германских государствах, ополчились против датчан. Это с виду незначительное событие, возможно, и было точкой бифуркации в германском развитии на пути к единой националистической Германии, отказавшейся от многообразности и "горизонтальности", принявшей на вооружение прин-ципы упрощения, рационализма, "политического реализма" и гос-подства.
Отныне спокойный, уравновешенный и глубокий германец будет все глубже впадать в истерику при каждом случае, когда он сочтет, что задеты его национальные интересы. Увы! Рассудительный и неглубокий, но уверенный в себе, пруссак в этих случаях будет с готовностью подставлять впадающему в маразм отцу-германцу своё мощное сыновнее плечо.
Вскоре и гениальный неудачник Фридрих-Вильгельм IV превратился в этой среде в пустого затейника, почти в комедианта.
В 1848 году новая революция во Франции вызвала революционную бурю во всей Европе. Германия, в 1817 году покрывшаяся легкой зыбью либеральных идей, в 1830 году тревожно взволнованная, в 1848 вскипела революционной бурей. На этот раз революция была всеобщей, охватившей Пруссию и все германские земли.
Центром либеральной, как поначалу казалось, революции стал Франкфурт. Здесь были созданы союзные органы управления: парламент, президент и правительство. Но либеральная власть продержалась недолго. К концу года восторжествовала консервативная реакция, сначала в Пруссии, а потом и в других германских государствах. Фридрих-Вильгельм IV распустил революционный парламент и в феврале 1849 года созвал новый, конституционный.
Уже в конце марта 1849 года союзный парламент избрал Фридриха-Вильгельма IV германским императором. В эту новую империю, правда, не вошла Австрия со своими землями. Но щепетильный прусский король отказался от императорской короны, не пожелав принимать ее из рук революции и не согласившись с разделением страны.
В 1852 году, после перипетий бурной революции, но революции "в белых перчатках", благородный прусский король добровольно передал германское первенство соседней Австрии, только что справившейся, при помощи русского царя, и со своей революцией.
"ПОРЯДОК ПРЕВЫШЕ ВСЕГО!"
Казалось, что Германия вернулась в свое рыхлое мирное состояние. Однако это было лишь временное отступление объективного хода вещей перед волей прусского короля, гениального упрямца, оказавшегося в центре общеевропейских и общегерманских событий:
"Год 1852, как 1548 и 1629 годы, был весьма счастливым для Габсбургов. Едва спасшись от гибели, Австрия получила возможность предписывать законы Германии; была даже минута, в которую едва не осуществился смелый план вступления Австрии, со всеми ее землями - Венгрией, Галицией и итальянскими владениями - в состав Германского союза, что превратило бы его в 70-миллионное целое, в союз среднеевропейских государств с Австрией во главе, как с самым могущественным из них. План мог удаться, но в Вене поняли невозможность идти напролом и решили действовать окольными путями, добившись сначала доступа в германский таможенный союз; первым шагом к тому было заключение торгового договора с этим союзом; затем последовало и полное вступление в него (1 января 1859 г.). Но глубоко униженная Пруссия достигла здесь первого успеха.
Напрасно старались приверженцы Австрии - Вюртемберг, Бавария, Саксония, оба Гессена, Нассау - сделать невозможное возможным, устраивая съезды в Вене, Бамберге, Дармштадте" (О. Егер).
В конце 1857 года Фридрих-Вильгельм IV вынужден был передать власть своему брату Вильгельму, т.к. к тому времени он уже не мог управлять из-за болезни мозга. Политика Пруссии сразу же изменилась с жертвенно-идеалистической на обычную, разумно-эгоистичную.
После того, как Австрия в 1859 году потерпела поражение в Итало-Австро-Французской войне, ее значение, искусственно восстановленное в 1849-1852, вновь, и теперь уже окончательно, рухнуло, открыв Пруссии дорогу для гегемонии в Германском союзе. В 1861 году Фридрих-Вильгельм IV умер, и на престол взошел его брат, став королем Вильгельмом I.
Так закончился период 1813-1861, сравнительно спокойный и благополучный, как может показаться, в истории Германии. Ведь победа над Наполеоном объективно была и победой Германии. Революции 1830 и 1848-52 годов тоже, казалось бы, благотворно повлияли на общее развитие страны.
Но страна в этот период перенесла "третий инфаркт", в результате которого ее дух был закрепощен, а Тень воплотилась в Анти-христа. Пруссия же развивалась естественно и гармонично. Несмотря на многочисленные удачи Австрии (Габсбурги всегда были удачливы), несмотря на правление "антипрусского" короля Пруссии Фридриха-Вильгельма IV, к концу этого периода она созрела для роли безусловного гегемона в Германском союзе.
Что бы ни делалось в Германии (но не в Пруссии) в это время, в либеральном, в реакционном, в католическом, в протестантском, в централистском, в партикуляристском лагерях - все было смешно и жалко, все было не так. И лишь хорошо работать немцы не разучились. После бестолочи революции 1848-52, после фиаско прогерманской и проавстрийской политики Фридриха-Вильгельма IV, немцы смогли отказаться от самих себя и принять прусскую базовую национально-общинную идею Порядка.
"Порядок превыше всего!" Сколь жалка эта фраза в устах немца. Это примерно так же неестественно, как была бы неуместной фраза "умеренность и аккуратность" в устах нашего русака.
Естество ушло в тень. Тень стала естеством немца. Многие немецкие интеллектуалы, начиная с Т. Моммзена и Ф. Ницше, в конце XIX и в начале XX века сокрушались по поводу столь безотрадного вырождения германского национального характера. Впрочем, гениальный Ницше, воспев Человека, побратался и с зверем.
С 1861 года Пруссия уже знает не только что делать, но и как делать. Например, как на базе Германского союза построить соб-ственную империю, не оглядываясь на завязшую в славянско-итальянско-мадьярских проблемах Австрию. Германия тоже это "знает", хотя и через силу, и натужно вдохновляется возможностью стать единой страной, страной Порядка.
Тем страшнее будет ее месть самой себе и своим соседям. "Раз мы продали свою свободу, отказались от своей духовности - откажитесь и вы!
Не хотите? Заставим!"
Гости нашего журнала могут оставлять комментарии, но согласитесь, намного приятнее общаться с другими читателями, представившись. Пройти быструю регистрацию или авторизоваться через социальную сеть.
Комментарии:
ОСТАВИТЬ КОММЕНТАРИЙ